Как создавались растворы

Тот, кто видел то же, что и все остальные, но подумал о том, что никому, кроме него, не пришло в голову, СОВЕРШАЕТ ОТКРЫТИЕ.

– Сент-Дьорди, 1962

Однажды в марте 1987 года, 11-ого числа, от скуки и устоявшегося однообразия жизни меня потянуло походить, поболтать с кем-нибудь из прошлой, "кафедрально-водолазно-научной" жизни. Взяв с собой сына Тимура, которому было почти 6 лет, в ясный солнечный весенний день мы отправились в 4-ую Градскую больницу на Павловской улице (в 200-х метрах от этой больницы стоит школа № 729, где я учился в 1960-1961 годах), к госпоже Инне Ивановне М. В те времена она работала ассистентом кафедры пропедевтики внутренних болезней педиатрического факультета второго Московского медицинского института, собирала материалы на диссертацию.

Инна создала прекрасную методику записи второй производной артериального давления и, главное, её компьютерную обработку. Получалась хорошая картинка кровотока конечностей и головы, "рыбка", как эту картинку называла Инна. По этой картинке легко выявлялись даже скрытые, начальные стадии, ещё до жалоб пациента, нарушения артериального притока крови, венозного оттока, то есть легко ставился диагноз сосудистых нарушений кровотока конечностей, головы, и не только качественно, но и количественно. Последнее очень важно, так как позволяет легко решать, как и чем лечить дальше и дают возможность делать прогнозы результатов лечения.

Используя эту методику, Инна испытывала новое в то время лекарство – "Кватерин". Ныне этот препарат продаётся в аптеках под названием "Милдронат".

Я в то время зарабатывал довольно много. Но за пять лет очень устал от однообразия этой работы, устал "мозгами", хотя очень уважал ту свою работу и весьма неплохо с ней справлялся. Но мозги мои требовали деятельности. И вот сидим мы с Тимуром у Инны, Тимур за её столом что-то рисует, а мы с ней разговариваем. И в процессе этих разговоров я всё думаю и решаю, что мне делать дальше.

В тот день я решил просто помогать Инне, без всяких корыстей и планов на будущее, просто надо чем-то занять мозги. Я стал 2-3 раза в неделю проводить несколько часов у Инны с её приборами и пациентами, паять, настраивать приборы, слушать разговоры с пациентами, с другими врачами, что забегали чаю попить, пожалеть Инну (её на кафедре считали слегка "блаженной", это потом, к осени, будут не жалеть, а ругать и её, и меня за "глупость" и напрасную трату времени "на какие-то капли"), а пока забегали просто поболтать.

В студентах я не рвался стать врачом, лечить и "спасать" людей. Скорее наоборот. Учиться в мединститут я пошёл по двум причинам: в МЕДе не было математики (со спецфизмат школы №8 в городе Волгограде очень её не люблю, видимо, так меня учили) и Хабаровский мединститут был близко к дому, ходить недалеко, а в Хабаровске зимой ну очень холодно.

Позже, уже работая участковым терапевтом на заводе СКЭП в Нальчике, я, в декабре 1971 года, идя в промозгло-прозрачной погоде от старого автовокзала вверх по Ленина, просто впал в отчаяние — такая жизнь, как сейчас, думал я, навсегда и просветов не будет. Проработав всего-то 4 месяца терапевтом, я чётко понял – как врач я бессилен в 90% случаев реально помочь больным. Особо меня угнетало понимание моего бессилия помочь, когда на приём с болями в спине, суставах приходили старые женщины, искорёженные непосильным изматывающим трудом в горячем цеху, на "колхозном поле", измученные своей болью, своей жизнью…

В мае 1972-го, благодаря отказу одного врача, я получил место в целевую аспирантуру во второй Московский мединститут на кафедру нормальной физиологии человека. Я был очень рад, физиология так физиология, главное - никого не надо лечить! УРА!

В августе 1972 года я уже был в Москве, в аспирантуре, где мой шеф, академик Косицкий Г.И., научил меня тому, что не надо делать в науке и критически оценивать информацию. Мои "приключения" во 2-ом МЕДе в Москве, на кафедре нормальной физиологии человека, ассистента на кафедре нормальной физиологии человека медфакультета КБГУ в Нальчике, на "Скорой помощи" в Москве, в ИМБП (институте медико-биологических проблем, "у космонавтов"), в НИИГВТ ("у водолазов") я, жив буду, опишу в мемуарах, а пока вернёмся в 1987 год.

Я по прежнему неплохо зарабатываю репетиторством, хожу к Инне, там мою посуду, паяю провода, обеспечиваю запись на уникальном приборе Инны, слушаю жалобы пациентов, объяснения и ответы Инны пациентам. И часто ловлю себя на мысли, что её объяснения не совсем верны, во многом упрощены, утрированы, "я бы объяснял по другому", по иному интерпретировал бы жалобы и симптомы, проявления болезни пациента. Не лучше Инны, а по иному. Видимо, срабатывали некие рефлексы, полученные мной в аспирантуре и 11 лет работы в нейрофизиологии животных и людей.

В голове крутились вопросы к себе — а почему это так, а вот то по другому, а как бы лучше воздействовать на пациента, на его болезнь, чтобы получить вылечивание.

Препарат "Кватерин" поставлял автор его создания, вернее, автор выделения этого вещества в чистом виде, биохимик из Риги. Однажды запасы "Кватерина" не были пополнены в срок, запоздала поставка из Риги. А к нам с Инной по расписанию уже ходило человек 50 в неделю, и всё старые, с эндартериитами, тромбофлебитами, лимфостазами ("слоновостью"), трофическими язвами, гангреной… Им трудно, больно ходить, и вот они придут, а у нас нечего им дать ("Кватерин" пациенты пили в виде порошка, мы им давали запас на две недели).

Мне было просто стыдно перед старухами. И я "с потолка" взял да и брякнул Инне – а давай остатки "Кватерина" разведём в дистиллированной воде, разольём по бутылочкам, срочно купим пипетки, дадим раствор и пипетку каждому нашему пациенту и скажем: вот новый безопасный способ лечения – капать раствор в нос по 1-й капле в каждую ноздрю.

Инна смотрела на меня с каким-то мистическим ужасо-восторгом.

Как я решил, так и сделал — развёл в дистилляте остатки "Кватерина", налил раствор в баночки и мы выдали их пришедшим пациентам, думая про себя – скоро приедет запас "Кватерина" и мы вновь будем спокойно раздавать порошок, регистрировать прибором кровотоки, жить прежней жизнью. Как же! Я был горд собой, что так удачно выкрутился и не обидел пациентов. У меня ещё был шанс сойти с этого, "носового", пути, но мой мозг разве даст мне жить спокойно, когда обнаружится ФАКТ.

И через две недели грянуло. "Кватерина" у нас навалом, можно раздавать его охапками. Приходят те, двухнедельной давности пациенты и вдруг говорят – не надо порошок, доктор, дай нам опять капли в нос. По приборам у них и впрямь кровотоки стали лучше. (Вот он, ФАКТ!) Дали, несколько удивившись. И только через пару дней, читая в "Scientific American" заметку мелким шрифтом о проницаемости в некоторых местах гематоэнцефалического (крово-мозгового) барьера, я сообразил – ЧТО могут дать и уже, собственно, дали капли в нос.

Всё же не зря я занимался нейрофизиологией 11 лет! До меня дошло, почему, капая в нос, можно добиться большего, чем глотая, укалывая, делая клизмы и т. д. и т. п. Я ещё не "врач-вылечиватель", но я уже вступил в "воронку", а из неё, с какой стороны не вступи, выход только один.

Начались сумасшедшие дни — пошла охота за всем, что растворяется в воде, но не опасное для носа — не ядовитое, не раздражающее, без запаха либо с приятным запахом. Я рыскал по аптекам, собирал травы, настаивал, капал себе в нос ТАКОЕ, что потом ходил сутками в слезах от боли, пардон, в жутких соплях, в носу "горело" и царапало, мозги просто кипели. Я капал в носы сыну Тимуру, маме, папе и бабушке, искал у них всякие симптомы, изменения и т.д. и т.п. Инна не отставала в том же от меня, хотя временами и смотрела на меня как на полного идиота, особенно когда я стал уже работающие, лечащие, растворы разводить и снижать их концентрацию.

"В гомеопатию идёшь", сказала она, а малые концентрации веществ в лечении в те времена то же самое, что христианину обратиться за помощью к дьяволу.

Но приборы фиксировали улучшения кровотоков у пациентов и, главное, ускорение восстановления кровотоков с меньшими болями, обострениями у больного. И я пошёл в разведениях дальше и дальше. И ещё одно меня укрепляло в необходимости больших разведений — вечная нехватка исходного материала, а разводя, я не зависел от поставок.

Количество пациентов росло, в коридоре сидели очереди. И это на кафедре, где испокон века не было очередей пациентов, где заведующий кафедры заявлял, что он поставит диагноз всегда правильно, но никого не вылечит! И он ещё учил студентов! Бедные пациенты таких врачей! Посему на нас с Инной, особенно на меня, ведь я никто по статусу кафедры, стали смотреть косо и чем дальше, тем больше. Мы с Инной делали доклады на заседаниях кафедры, с записями приборов, с демонстрацией пациентов – над нами смеялись. К нам реже, но забегали сотрудники, но не пить чай, а объяснять нам с Инной, какой глупостью мы занимаемся, "зря прожигаем жизнь".

А мы искали и находили новые компоненты для растворов, выбрасывали неработающие растворы (примерно один из 3-4-х растворов давал результат), и не слышали хулы, на нас возводимой, балдели от восторга от новых успехов в вылечивании, наслаждались новизной процесса, творчеством (не забывайте, в те годы в стране всё было ещё НЕЛЬЗЯ, любое инакомыслие не одобрялось, во всём), созиданием нового в среде всяких "нельзя".

С марта по июль 1987-го года я осознал и сформулировал, в первую очередь для самого себя, основные принципы изготовления, хранения и применения растворов "в нос", понял первопричины появления большинства терапевтических заболеваний, понял, почему и как можно вылечить больных людей. Сложилось понимание и объяснение, почему лечение сопровождается обострением, осозналось, чего бояться в жалобах пациента, чего не бояться, как и почему менять растворы в нос именно через два месяца.

Из меня, удравшего в "чистую" науку, в науку "без пациентов", стал складываться "доктор-вылечиватель", кто бы мог подумать.

Я вернулся туда, откуда убежал от бессилия перед болезнями, вернулся хорошо вооружённым против них. Собственно, потому и вернулся, что стала возможной реальная помощь пациенту.

Дальше появились растворы "пить", "мазать", "полоскать", "ванны" всякие, "тампоны" в разные места, "примочки" и прочие "в глаза". И поныне появляются новые, более совершенные, растворы. И этому процессу "несть конца".

Беслан Карданов, 2002 год